Загадки (и недомолвки) в литературе

[Алалах]

Некоторые темы навеяли.
Начнем с Булгакова, "Мастер и Маргарита".
   

Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах консультанте, в том, кто теперь летел непосредственно рядом с Воландом по правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.
     - Почему он так изменился? - спросила тихо Маргарита под свист ветра у Воланда.
     - Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, - ответил Воланд, поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, - его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!

Пробовал я как-то покопаться о какой шутке идет речь, но так ничего не нашел. Единственное соображение, что автор намекал на что-то из своей жизни, но оставил лишь этот намек.
Кто-то знает о чем идет речь?

[Ноэль]

Похоже? или нет?

http://www.rvb.ru/pushkin/01text/01versus/0423_36/1829/0497.htm

[Bhudh]

Не вижу никакой шутки в стихотворении.
Вы имеете в виду, что на самом деле он ничего не видел, а просто по пьяни ляпнул?

[Ноэль]

Значит, я ошиблась.

[Lugat]

В комментариях к роману "Мастер и Маргарита", М., Высшая школа, 1989 г.:

К с. 372—373. На месте того, кто... под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотой цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом. (...) — Рыцарь этот когда-то неудачно по шутил... И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал. — На наш взгляд, рыцарь, в которого превратился Коровьев-Фагот, пришел из булгаковской инсценировки романа М. Сервантеса «Дон Кихот», завершенной в 1938 г. Бакалавр Сансон Карраско, чтобы заставить Дон Кихота вернуться домой, принимает затеянную «рыцарем Печального образа» игру, выдает себя за «рыцаря Белой Луны», побеждает Дон Кихота в поединке и вынуждает его возвратиться к родне. Дон Кихот, вернувшись домой, не может перенести крушения своей фантазии и умирает. Сансон становится невольным виновником его гибели. У Сервантеса героя зовут Самсон, Булгаков изменил это имя, очевидно, чтобы теснее связать образ с темой света и тьмы («Сансон» по-английски означает «сын солнца»). На эту же связь указывает и то, что бакалавр становится рыцарем Белой Луны. Неудачная шутка бакалавра над Дон Кихотом оказывается связанной с темой света и тьмы: Дон Кихот, чей рассудок помрачен, как считал Сансон, в действительности выражает светлое начало, а бакалавр, чье имя связано со светом, помимо своей воли творит черное дело. Отметим также фиолетовый цвет доспехов Фагота: он символизирует траур и смерть влюбленных, переход их в иной мир (именно в таком значении использован этот цвет и в поэзии, и в прозе русских символистов, в частности в стихотворении «Последнее свидание» Андрея Белого).

[Евгений]

Пробовал я как-то покопаться о какой шутке идет речь, но так ничего не нашел. Единственное соображение, что автор намекал на что-то из своей жизни, но оставил лишь этот намек.
Кто-то знает о чем идет речь?

И. Л. Галинская. Загадки известных книг. М.: Наука, 1986.

А как же все-таки с тем злосчастным для булгаковского рыцаря каламбуром о свете и тьме, про который рассказал Маргарите Воланд? Полагаем, что его мы тоже нашли в «Песне об альбигойском крестовом походе» — в конце описания гибели при осаде Тулузы предводителя крестоносцев — кровавого графа Симона де Монфора. Последний в какой-то момент посчитал, что осажденный город вот-вот будет взят. «Еще один натиск, и Тулуза наша!» — воскликнул он и отдал приказ перестроить ряды штурмующих перед решительным приступом. Но как раз во время паузы, обусловленной этим перестроением, альбигойские воины вновь заняли оставленные было палисады и места у камнеметательных машин. И когда крестоносцы пошли на штурм, их встретил град камней и стрел. Находившийся в передних рядах у крепостной степы брат Монфора Ги был ранен стрелою в бок. Симон поспешил к нему, но не заметил, что оказался прямо под камнеметательной машиной. Один из камней и ударил его по голове с такой силой, что пробил шлем и раздробил череп.

Смерть Монфора вызвала в стане крестоносцев страшное уныние. Зато в осажденной Тулузе она была встречена бурным ликованием, ведь ненавистней и опасней, чем он, врага у альбигойцев не было! Не случайно автор «Песни об альбигойском крестовом походе» сообщал:

A totz cels de la vila, car en Symos moric,
Venc aitals aventura que l'escurs esclarzic[17].

(На всех в городе, поскольку Симон умер,
Снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет).

Каламбур «l'escurs esclarzic» («из тьмы сотворился свет») адекватно по-русски, к сожалению, передан быть не может. По-провансальски же с точки зрения фонетической игры «l'escurs esclarzic» звучит красиво и весьма изысканно. Так что каламбур темно-фиолетового рыцаря о свете и тьме был «не совсем хорош» (оценка Воланда) отнюдь не по форме, а по смыслу. И действительно, согласно альбигойским догматам, тьма — область, совершенно отделенная от света, и, следовательно, из тьмы свет сотвориться не может, как бог света не может сотвориться из князя тьмы. Вот почему по содержанию каламбур «l'escurs esclarzic» в равной степени не мог устраивать ни силы света, ни силы тьмы.