Зализняк хорошо разбирается в зафиксированном материале, однако с точки зрения диахронии к нему можно найти претензии. Не надо возводить Зализняка в абсолют, при всём безмерном уважении к.
Впрочем, на данный вопрос он бы ответил без проблем.
Сейчас попробую перефразировать ответ Русега.
Комбинации «согласный + ј + гласный» раннего праславянского успели к моменту распада этого самого праславянского языка преобразоваться в сочетания «мягкий согласный + гласный». В случае с большинством согласных всё очевидно: например, n + j дало звук, произносившийся как [ɲ], z + j дало звук, произносившийся как [ʒʲ] ~ [ʑ], и спорить с этим трудно.
С губными сложнее. Можно, тем не менее, с определённой долей уверенности и условности считать общеславянским рефлексом «мь», «пь» и так далее, тем более что такие звуки действительно зафиксированы в древнечешском и древнепольском.
Судьба этих мягких губных была различна. Где-то они такими и остались (почти весь запад, сравни чеш. libi < древнечеш. *ľub’u ‘я люблю’). Где-то почти сразу преобразовались в сочетания «мль», «пль» и так далее, возможно, даже сразу из фазы «мй», минуя фазу «мь», а возможно, и нет: рус. люблю. Где-то, если точнее — в болгарском, такие сочетания впоследствии снова упростились в простые мягкие губные, возможно, что под воздействием диалектов без ль: совр. болг. любя ‘я люблю’. В македонском находим раздельное произношение: земја (формы «люблю», увы, не сохранилось).
Но есть в этой схеме один странный момент. В начале слова все славянские показывают mľ-, bľ-, pľ-, и западные, и болгарский с македонским тоже. Поэтому плевать, блюду и т. д.
Ну а далее, если говорить конкретно про восточнославянскую зону, увы, в большинстве мест не нашлось ни одного гласного, который мог бы измениться во что-то такое, что дало бы гласный «у» и одновременно смягчение предшествующего согласного. Кое-где (в некоторых украинских диалектах) всё же нашлось, и там можно встретить, например, мюд в значении ‘мёд’.
