Чуть позже...они у меня дома.
Вот ссылки на литературу (интернет, к сожалению, этим не богат):
Климов Г.А. Фрагмент из неоконченной монографии “Очерк сравнительной грамматики картвельских языков” (из раздела “Фонетика”) // Вопросы языкознания, №4. 1998.
Мачавариани Г. Рецензия на: Polák V. Contributions à la grammaire historique des langues kartvéliennes; Archiv Orientální. XXIII. 1955 // Вопросы структуры картвельских языков. II. Тб. 1961 (на груз. яз.).
Фенрих Х., Сарджвеладзе З. Этимологический словарь картвельских языков. Тб. 1990 (на груз. яз.).
Klimov G.A. Etymological Dictionary of the Kartvelian Languages. B. – N.-Y. 1998.
Polak V. Contributions à la grammaire historique des langues kartvéliennes // Archiv Orientální. XXIII. 1955.
Дондуа К.Д. Статьи по общему и картвельскому языкознанию. Л., 1975
Мачавариани Г.И. К вопросу о субстрате в западно-картвельском (занско-сванском) лингвистическом ареале. – ИКЯ, 1966, т. XIV
Шухардт Г. О пассивном характере переходного глагола в кавказских языках. – В кн.: Эргативная конструкция предложения. М., 1950
Керкадзе И.К. Зоологическая лексика в древнегрузинском литературном языке. Тб., 1974
Климов Г.А. Введение в кавказское языкознание. М., 1986
Ограничусь некоей «компиляцией» из этого:
«…Так, один из показателей повествовательного падежа в сванском –m, формально очень близкий к адыгскому формативу эргатива –m(a) (позднее было установлено, что для адыгских языков последний является прозрачным новообразованием, еще и в настоящее время вполне отчетливо сохраняющим свою первоначальную функцию дейктического элемента), имеет, как об этом догадывался еще Г.Шухардт, очевидную аналогию в грузинской падежной флексии –m(an), к которой он к тому же ближе и в функциональном плане как специфический падеж подлежащего как при активных словоформах транзитивных глаголов, так и при множестве интранзитивных глаголов. Если к тому же учесть, что усвоение такого фундаментального для грамматического механизма картвельских языков падежа, как повествовательный, из иной языковой среды невероятно, то тем самым подрывается неправдоподобное мнение, согласно которому так называемая 2-я система сванского склонения, будто бы выявляющая флексию «косвенного падежа» на –m адыгских языков, усвоена из одного из последних. Сванская вопросительная энклитика –а, к которой также аппелировала гипотеза адыгского субстрата, повторяется в закономерно дифференцированном облике по остальным картвельским языкам (ср. груз. –а, мегр. –о) и, несомненно, восходит к общекартвельскому состоянию. Наконец, привлекавшийся этой гипотезой и сванский глагольный суффикс 3 л. мн.ч. субъекта -х не совпадает с его адыгским аналогом функционально, так как последний имеет, как известно, синкретическую субъектно-объектную семантику, а в роли соответствующего собственно субъектного показателя в адыгских языках выступает префикс а-, ср., например, адыгейск. a-šáγă-x «они повели их», где лицо и число субъекта представлены префиксом.
Очень фрагментарен и, как правило, ненадежен и приводившийся в поддержку рассматриваемой гипотезы лексический материал. Это обстоятельство показательно в том отношении, что при проникновении инородных вкраплений в морфологическую систему языка, принимавшемся этой гипотезой, в нем ожидались бы достаточно многочисленные отложения из усвоенного лексического материала (ср. положение в мегрельском, испытывающем уже в течении многих столетий мощное воздействие со стороны грузинского языка и изобилующем грузинской лексикой). Так, среди примерно двух-трех десятков отмечавшихся в этой связи сванско-адыгских и сванско-абхазских лексических параллелизмов по очевидному недоразумению фигурировали несколько грузинских, а не сванских слов…, оказались в их числе лексемы, проникшие в сванский из других источников…
…Целый ряд предлагавшихся ранее лексических сопоставлений наталкивается на серьезные трудности фонетического или семантического порядка, ср.: сван. xam, xäm «свинья» при адыг. qwă, сван. čäž «лошадь» при адыг. šə, сван. ¾wodia «далекий» при адыг. žəžă, сван. wed «роса» при адыг. wa «град», сван. taš «сыр» при абх. a-šw.
Попадали в число таких сопоставлений и культурные заимствования поздней эпохи, приобретенные, по всей вероятности, лишь после проникновения сванов на Северный Кавказ в XIII в. и иногда повторяющиеся и за пределами адыгских языков…»
