Как Вам такой перевод?
В древние времена на берегу Северного океана жила ведьма. Она была честной рыбачкой, которая предпочитала передвигаться на лодке, а метлу использовала лишь в крайних случаях. Старуха никому не навязывала свою ворожбу, не портила зря скотину, не воровала ребятишек, а также не имела обыкновения наводить засуху или, не дай бог, наоборот, наводнение.
И всё-таки понятно, что одинокой рыбачке приходилось использовать кое-какие из своих сверхъестественных способностей: чтобы приманить рыб, развести огонь, а уж если на то пошло, и усмирить океан. Когда у неё был крупный улов, она обычно плясала на морских волнах, что, заметьте, даже не каждому бессмертному под силу.
Наша ведьма не знала ни того, когда ее произвели на свет, ни того, когда заберут обратно. Это было довольно-таки странно, поскольку в чём-чём, а уж в этом среди ведьм должна была бы быть некоторая ясность. Она знала лишь то, что у ведьм не бывает детей, и это её сильно огорчало. Что, заметим, и вовсе необычно для нечистой силы, но обо всем по порядку.
Она пробиралась к людям, превратившись в воздух, цветок, и, проникнув в жилище, наблюдала за маленькими и большими человеческими детёнышами.
Случалось, пользуясь отсутствием старших, она творила для детей чудеса: приделывала к соскам крылышки, и те начинали порхать, словно бабочки, или оживляла игрушечных мишек и тряпичных куколок, или заставляла разговаривать свистульки, чтобы все вокруг плясали и пели до полного изнеможения. Взрослые потом никак не могли понять, отчего младенец смеётся, будто его щекочет кто, но дети-то знали, в чем дело.
После таких игр ведьма обычно всегда возвращалась домой печальной, и как ни ломала свою колдовскую голову, так и не могла сообразить, где можно честным путем добыть ребёночка.
Вечерами в ветреную погоду ей нравилось сиживать в своей лачужке. Она потачивала свечные огарки, вылепливая из податливого воска забавные фигурки. Таких фигурок накопилось у неё уже множество, и они разложены были повсюду: на деревянных полках, в сундуке, в чуланах. Ведьма лепила их просто так, потехи ради. Но при этом она прекрасно понимала, конечно, что с этими куколками можно творить как добрые, равно так и плохие дела. Не зря ведь под кроватью у нее лежала подушка с девяносто девятью иголками, которыми можно было проколоть фигурку, бывшую двойником какого-нибудь человека или животного, и даже зарезать, если верить преданию - тьфу, тьфу, тьфу! - синюю корову.
Но ведьма избегала применять столь скверную силу. Лишь один (пару раз – случаев как минимум два, если не три; и потом – один раз, одному чиновнику, поэтому лучше написать - пару раз) раз, шутки ради, она пощекотала брюхо одному свирепому чиновнику, а также продырявила мешок талеров какому-то уж алчному меняле. Было дело: ткнула в зад и монаха, слугу божьего, который хотел сжечь на костре одну честную девицу как настоящую ведьму. Вот, пожалуй, и всё. Морской воздух и кропотливый труд рыбачки помогли выветрить из ведьмы зловредную радость колдовства.
Но как тепло появляется от нагревания, а удача от умения терпеть, так и ведьма, в конце концов, поняла, где взять столь страстно желанное чадо. Из воска! Ночь напролёт лепила она ребёночка, похожего на тех младенцев, которым показывала чудеса. На восходе солнца девочка была готова. В повседневной работе старуха не забыла истории о сотворении мира, которые в любом случае никому не следует забывать, так как в них всегда таится поддержка. Она вынесла своё маленькое творение на берег океана и вдохнула в фигурку жизнь.
Радости ведьмы не было конца. Всё, о чём другим детям рассказывали в сказках, восковая дочка видела наяву. Ей нравилось летать на метле над лесами, поговорить с бадьёю воды, посплетничать с кочергой или поспорить с ракушками на берегу моря. Она знала, что ее маме ничего не стоит вылепленные из песка куличи превратить в миндальные пряники, легко сорвать клочок радуги, который потом можно хранить за пазухой или красиво заплетать в косы.
Восковая девочка росла, и ведьма не могла надивиться на её причудливые фантазии. Старуха с радостью их выполняла. Она была готова ещё тысячу лет тихо ловить рыбу да ворожить по мелочам для потехи своей девочки.
Но одна вещь всё-таки оставалась под запретом: девочке строго-настрого не разрешалось играть с другими восковыми фигурками, которыми полна была лачужка. На всякий случай ведьма даже сложила эти фигурки в большой мешок и вместе с футляром для иголок тщательно зарыла его где-то в дюнах.
Время шло, и восковая дочурка из маленькой девочки превратилась в прекрасную девушку. По берегу моря бродило изящное восковое дитя и роняло горькие слёзы, чего ведьме ещё не доводилось видеть за её нескончаемо долгий век. Однажды она услышала, как девушка шептала слова, от которых мороз пробежал по спине ведьмы.
,,Эту янтарную, как будто медовую кромку заката я люблю так, что сердце тает".
Мольбой и угрозами старуха пыталась увести девушку прочь от берега океана, пыталась убедить, что никакой кромки и вовсе нет, и зачем так страстно любить то, чего не существует? Но ничего не помогало. В один из дней восковое сердечко восковой девушки расплавилось от любви к манящей янтарём кромке заката.
В горе ведьма сошла с ума.
Остаток жизни она провела сидя на берегу и пытаясь докатить маленький восковый комочек до сияющей полоски небосклона.
А это что за произведение-то?
В сказке чувствуется стиль молодого этнографа. Не вываренное варенье старых сказителей, а рассказывание сюжета как сказки. Иван Кристианыч Андерсынов.;-)
Это Nora Ikstena, сборник Pasakas ar beigām. Я перевожу. Загрузить вторую?
Цитата: gasyoun от марта 21, 2006, 22:56
Это Nora Ikstena, сборник Pasakas ar beigām. Я перевожу. Загрузить вторую?
Давайте, интересно.
Село, ставшее островом
Это было не похолодание. Какая-то небывалая доселе беда опустилась на село, хотя стояла середина лета, и лето – оспаривать правдивость примет нелепо – должно было плавно перетечь в мягкую осеннюю погоду.
Кончились те времена, когда можно было просто и безнаказанно переругиваться с соседом через плетень, посплетничать на скамеечке про близких, да, впрочем, и про посторонних людей. Прямо хоть святых вон выноси! Пришлось селянам шепотом выговариваться под подушкой. Там они как бешеные самовары высказывали всё, что накипело на сердце. Сплетничали жёны с мужьями, женихи с невестами, старики с юнцами, младенцы с деревянными собачками и игрушечными лошадками. А стоило выйти на улицу, как слово, не успев слететь с языка, скатывалось у самых губ в ледяной комок. Комок, свистя, взмывал вверх и, поднявшись, в небе окончательно замерзал.
От застывших слов воздух в домах трещал так, что даже для пара не оставалось места. Камни в бане перестали нагреваться, ибо слов было наговорено столько, что слова эти сплющили горячий воздух как блин и прижали к самому потолку. В церкви перестали вслушиваться в речь проповедника. Говорили и не могли наговориться: про урожай, про распутную дочь одного селянина и про скромного сына другого, про деньги, который один проиграл, а другой припрятал за связками чеснока.
Владелец кабака пригрозил закрыть свое питейное заведение, а однажды вечером начал даже задыхаться от того, как пустобрехи наболтали в три короба. Куда там! Сам священник махнул на проповеди рукой и стал рассказывать о горестях Спасителю. Проповедник ведь тоже человек.
Приходилось распахивать окна и держать двери настежь открытыми: тогда слова от осеннего холода стаями летели вверх. Оказавшись на воле, они точно так же скатывались в комки и с пронзительным свистом устремлялись в небо. Тут-то жители спохватились: их речи стали загораживать небосклон.
Наступила зима. Весть о замерзании слов как по гололеду раскатилась по всему крещеному свету.
Про попавших в беду сельчан в соседних поселках говорили: ,,Рот нараспашку, язык за плечо, а небо закоптело, будто сковорода подгорела!"
Ворота от болтунов стали запирать на засов. Староста постановил, сколько слов можно произнести за день: но ведь трудно было это проверить! Поэтому решили следить за тем, насколько хорошо просматривается небо над каждым домом.
Многие люди по природе своей завистливы и хитры: по ночам украдкой они сыпали слова через плетень соседу. Иной и словом еще не успел обмолвиться, а небо над его домом было усыпано густым слоем пестрых пословиц. Соседи принялись тайком друг за другом шпионить. На ночь ставили сторожей, но и тем нельзя было доверять. Ведь не безголосыми рыбами на свет произведены караульщики!
В один прекрасный день селяне услышали странную мелодию, похожую на стук капель дождя. Выбежав из домов, они увидели, что это тают слова. На одного упало ладное слово, на другого – бранное, на третьего лестное и сладкое, как сметана.
Когда плетень вдоль главной улицы увяз от слов наполовину, ливнем обрушились словесные потоки. Тающие слова вынесли село к морю, и получился остров.
Лето, осень, зима сменились, пока вы слушали сказку, и наступила весна.
Про случай, происшедший с жителями этой деревни, болтунами, родители рассказывали детям, а их дети своим детям, рассказывали и рассказывали... Жаль только, что правнуки не верили в чудеса. И сказок слушать не желали.
Интересная сказка. Необычная...
Но необычная не потому, что непонятная? Можно, пожалуйста, подробнее?
Просто мне не встречались сказки с подобным сюжетом.
Надо посмотреть, как по-латышски это выглядит. По-русски немного непонятно кое-где..
Есть где посмотреть? А где непонятно, выдели, пожалуйста, цветом.
В библиотеке завтра возьму, если доберусь. Es tak dzīvoju Olainē, nevis tur kādā Maskavā :D
Я тогда лучше и напишу, когда книжку достану. Почему-то есть подозрения что твой перевод на русский написан лучше, чем ее оригинальный текст. ::)
Nu es ilgi domāju, ko mest laukā, ko atstāt. Получилось ничего-так.