Или даже вот так: сăмах (слово) > сăмахĕ > сăмаххи > сăмаххиЙĕ.
Прикол в том, что сăмаххи образовано по аналогии от уже афигированной основы сăмахĕ.
Возможна и другая трактовка.
Сăмаххи не от сăмахĕ, а непосредственно от *сăмахă. Подобно тому, как çынни от *çынă.
Для сравнения: çунатти от *çунатă. Невозможно написать вот такую цепочку: çунат > çуначĕ > çунатти. Потому что от çуначĕ было бы çуначчи (такой формы на самом деле нет), а не çунатти. Правильно: çунат > çуначĕ. (точка) И ещё: *çунатă > çунатти > çунатти
Йĕ.
но часто показатель принадлежности 3 лица ед.числа может служить артиклем и одиночном исполнении как в апачĕ тутлă пултăр "приятного аппетита"
Я бы не развёл функцию этой категории как бы на две составляющие: указание принадлежности и как определённый артикль. Они не отделимы друг от друга. В данном приведённом примере этот апат "принадлежит" какому-то третьему абстрактному лицу. И этим создаётся эффект отчётливой артиклизации. Но и в случае указания конкретного, а не абстрактного лица, роль этой категории та же: речь идёт не о какой-то неопределённой еде, а той, что тут присутствует:
эта самая еда, та самая еда.
— Ач
и, эс мĕн ятлă? (Малой, как тебя зовут?)
— Эпĕ Игорь ятлă. (Меня зовут Игорь)
А если не просто ачи, а Иван ачи, Миккуль ачи? В любом случае речь идёт об определённом, конкретном человеке.