- Добро пожаловать на Лингвофорум.
Автор Iyeska
- января 22, 2014, 14:56К вопросу о сознательном отказе носителей от родного языка. Не так давно обсуждалось в контексте карельского. Вчера такой вот пассаж нашёл. Женщина произнесла его по-русски, я только из латиницы (в сборнике условная транскрипция латиницей используется) в кириллицу перевёл:
Андреева Федосия Александровна,
1916 г.р., уроженка деревни Пахомовка.
Записано в 2000 г. И.С. Николаевым
Думаю, Господи, ну как же «стол»? А «стол» не знала слова, не запомнила даже. Первый класс наверно уже. Похоже на «пол», но и «пол», думаю, что-то ещё есть. Учительница стекло показывает: «Как это называется?» Все сидим, смотрим. Как называется? Один мальчик тогда вспомнил «стекло», на всю жизнь в памяти осталось. Вообще трудно, но вообще ижорский язык, мы страдали много, ой, из-за него. Ведь и многих и выселяли, потому что ижоры. Куда ни пойдёшь – ижоры всё, в паспорте «ижор». Ну, и говорить ещё трудно. Сейчас мы лучше говорим, а тогда и говорить много ли там... Сюда приехали с Финляндии, тут не пропишут, иди, куда хочешь. Пошли в Нарву, оттуда выслали в Карелию, оттуда куда тай нибудь. Моя сестра и говорит: «К чёрту этот ижорский язык!» И: «Ижоры сколько страдали!» Так что нового нет ничего.
Источник: Язык и народ. Тексты и комментарии. Тексты разговорной речи прибалтийско-финских языков и диалектов русского языка на Северо-Западе России. СПб: Издательство СПбГУ, 2002 (тираж 100 экз.)
Андреева Федосия Александровна,
1916 г.р., уроженка деревни Пахомовка.
Записано в 2000 г. И.С. Николаевым
Думаю, Господи, ну как же «стол»? А «стол» не знала слова, не запомнила даже. Первый класс наверно уже. Похоже на «пол», но и «пол», думаю, что-то ещё есть. Учительница стекло показывает: «Как это называется?» Все сидим, смотрим. Как называется? Один мальчик тогда вспомнил «стекло», на всю жизнь в памяти осталось. Вообще трудно, но вообще ижорский язык, мы страдали много, ой, из-за него. Ведь и многих и выселяли, потому что ижоры. Куда ни пойдёшь – ижоры всё, в паспорте «ижор». Ну, и говорить ещё трудно. Сейчас мы лучше говорим, а тогда и говорить много ли там... Сюда приехали с Финляндии, тут не пропишут, иди, куда хочешь. Пошли в Нарву, оттуда выслали в Карелию, оттуда куда тай нибудь. Моя сестра и говорит: «К чёрту этот ижорский язык!» И: «Ижоры сколько страдали!» Так что нового нет ничего.
Источник: Язык и народ. Тексты и комментарии. Тексты разговорной речи прибалтийско-финских языков и диалектов русского языка на Северо-Западе России. СПб: Издательство СПбГУ, 2002 (тираж 100 экз.)
Автор Iyeska
- января 16, 2014, 11:59Слегка подправил текст. Если кто копировал, обновите. В идеале, конечно, по нему должен пройтись с "филологической метлой" (выражение одной знакомой) кто-нибудь из спецов именно по ижорскому...
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 12:16Цитата: Borovik от декабря 9, 2013, 12:07Не за что!
Спасибо, Iyeska.
Автор Borovik
- декабря 9, 2013, 12:07Спасибо, Iyeska.
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 11:42Фото Екатерины Александровой:
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 08:03Теперь мой буквальный перевод:
Прилетел орёл из Дудергофа,
синепёрый из Финской земли.
Прилетел на мачту корабля –
голова в крови, клюв в крови.
Голова в крови, клюв в крови,
все-то перья в крови.
И принёс-то он лживые слова,
лживые вести сообщил:
«Сестрице – на войну идти,
братцу – дома оставаться!»
Сестрица – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
Братец – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Отец – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Мать – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным:
«Не было ведь такого раньше –
брошкогрудых на войне!
Брошкогрудых на войне,
длиннокосых в Кааросте*,
стреляющих у крепости,
наверху (крепости) головы секущих!»
Котелок на крюке чёрный,
горшок чёрный на припечке –
сестра стала ещё чернее,
дитя матери – худее.
Вот прошла неделя-другая,
минуло месяца два-три.
Опять прилетел орёл из Дудергофа,
синепёрый из Финской земли.
Прилетел на мачту корабля –
голова в крови, клюв в крови.
Голова в крови, клюв в крови,
все-то перья в крови.
И принёс-то он правдивые слова,
правдивые вести сообщил:
«Братцу – на войну идти,
сестрице – дома оставаться!»
Братец – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
А сестрица – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Мать – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Отец – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
Моя родная матушка,
моя дорогая, меня выносившая,
истопила медовую баню
медовыми лесными дровами,
топила толстыми поленьями,
подтапливала тоненькими.
Сынок парится на полкáх,
отец сел на пороге
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, мой родимый отец,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам от кормушки боевого коня,
поедателя овса из стойла!»
Сынок парится на полкáх,
мать села на порог
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, моя родная матушка,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
Сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам рубашку холщовую
с кистями до земли!
С кистями до земли,
до пояса изукрашенную!»
Сынок парится на полкáх,
сестрица села на порог
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, братец мой,
я пара подбавлю!»
«Ой, моя единоутробная сестрица,
не подбавляй пара!
Что же ты посоветуешь, чему научишь
братца своего единственного?
Братца своего единственного,
в военный поход уходящего?»
«Посоветую, посоветую, братец мой,
научу, дитя моей матери!
Как пойдёшь ты на войну
и как вступишь в битву,
не рвись вперёд,
и не оставайся позади других!
Прыгай среди толпы,
возле знаменосца!
Знаменосца сразят –
так тебе знамя передадут.
Впереди – красный огонь,
позади – синий дым!
Передних всех порубят,
задних всех потопчут!»
Сынок парится на полкáх,
дядя сел на порог:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, мой честный дядюшка,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам тебе железную рубашку!
Когда ты пойдёшь-таки на войну
и вступишь-таки в битву,
пушка мимо выпалит,
пуля мимо шлёпнется!»
Вот уж прошла неделя-другая,
минуло месяца два-три.
Мать хлебы делает
для праздничного завтрака;
заржал конь в проулке –
мать – к калитке уличной:
«Ой, милая моя лошадушка,
ой ты, бурый мой коник!
Ой ты, бурый мой коник,
где оставил ты моего сыночка?»
Коник говорить начал,
в такой рассказ пустился.
В такой рассказ пустился:
«Там остался твой сынок.
Был он храбрым на войне,
очень смелым в битве!
Рот мне удилами изорвал,
ноги перебил пятками!
Ноги перебил пятками,
бока разодрал ногтями!
Он рьяно рвался вперёд
и оставлял других позади,
прыгал среди толпы,
возле знаменосца».
«Ой, милая моя лошадушка,
милый мой бурый коник!
Ну, а что же слышно на войне,
что творится в битве?»
«Вот, что слышно на войне,
творится в битве:
столько там голов на земле,
сколько на берегу камней.
Сколько на берегу камней,
на берегу каменистом.
Столько там волос на земле,
сколько на берегу сухой травы.
Сколько на берегу сухой травы,
на берегу травянистом.
Колёса в крови катятся,
барабаны в промоинах ревут!»
*Укреплённое поселение на месте нынешнего Ораниенбаума.
Прилетел орёл из Дудергофа,
синепёрый из Финской земли.
Прилетел на мачту корабля –
голова в крови, клюв в крови.
Голова в крови, клюв в крови,
все-то перья в крови.
И принёс-то он лживые слова,
лживые вести сообщил:
«Сестрице – на войну идти,
братцу – дома оставаться!»
Сестрица – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
Братец – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Отец – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Мать – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным:
«Не было ведь такого раньше –
брошкогрудых на войне!
Брошкогрудых на войне,
длиннокосых в Кааросте*,
стреляющих у крепости,
наверху (крепости) головы секущих!»
Котелок на крюке чёрный,
горшок чёрный на припечке –
сестра стала ещё чернее,
дитя матери – худее.
Вот прошла неделя-другая,
минуло месяца два-три.
Опять прилетел орёл из Дудергофа,
синепёрый из Финской земли.
Прилетел на мачту корабля –
голова в крови, клюв в крови.
Голова в крови, клюв в крови,
все-то перья в крови.
И принёс-то он правдивые слова,
правдивые вести сообщил:
«Братцу – на войну идти,
сестрице – дома оставаться!»
Братец – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
А сестрица – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Мать – в мыслях хороших,
с сердцем лёгким.
Отец – в мыслях дурных,
с сердцем встревоженным.
Моя родная матушка,
моя дорогая, меня выносившая,
истопила медовую баню
медовыми лесными дровами,
топила толстыми поленьями,
подтапливала тоненькими.
Сынок парится на полкáх,
отец сел на пороге
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, мой родимый отец,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам от кормушки боевого коня,
поедателя овса из стойла!»
Сынок парится на полкáх,
мать села на порог
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, моя родная матушка,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
Сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам рубашку холщовую
с кистями до земли!
С кистями до земли,
до пояса изукрашенную!»
Сынок парится на полкáх,
сестрица села на порог
с золотым ковшичком в руке,
пара подбавляет:
«Парься, парься, братец мой,
я пара подбавлю!»
«Ой, моя единоутробная сестрица,
не подбавляй пара!
Что же ты посоветуешь, чему научишь
братца своего единственного?
Братца своего единственного,
в военный поход уходящего?»
«Посоветую, посоветую, братец мой,
научу, дитя моей матери!
Как пойдёшь ты на войну
и как вступишь в битву,
не рвись вперёд,
и не оставайся позади других!
Прыгай среди толпы,
возле знаменосца!
Знаменосца сразят –
так тебе знамя передадут.
Впереди – красный огонь,
позади – синий дым!
Передних всех порубят,
задних всех потопчут!»
Сынок парится на полкáх,
дядя сел на порог:
«Парься, парься, мой сыночек,
я пара подбавлю!»
«Ой, мой честный дядюшка,
не подбавляй пара!
Что же ты дашь, чем поможешь
сыночку своему единственному?
Сыночку своему единственному,
в военный поход идущему?»
«Дам, дам, сыночек мой,
дам, единственный мой!
Дам тебе железную рубашку!
Когда ты пойдёшь-таки на войну
и вступишь-таки в битву,
пушка мимо выпалит,
пуля мимо шлёпнется!»
Вот уж прошла неделя-другая,
минуло месяца два-три.
Мать хлебы делает
для праздничного завтрака;
заржал конь в проулке –
мать – к калитке уличной:
«Ой, милая моя лошадушка,
ой ты, бурый мой коник!
Ой ты, бурый мой коник,
где оставил ты моего сыночка?»
Коник говорить начал,
в такой рассказ пустился.
В такой рассказ пустился:
«Там остался твой сынок.
Был он храбрым на войне,
очень смелым в битве!
Рот мне удилами изорвал,
ноги перебил пятками!
Ноги перебил пятками,
бока разодрал ногтями!
Он рьяно рвался вперёд
и оставлял других позади,
прыгал среди толпы,
возле знаменосца».
«Ой, милая моя лошадушка,
милый мой бурый коник!
Ну, а что же слышно на войне,
что творится в битве?»
«Вот, что слышно на войне,
творится в битве:
столько там голов на земле,
сколько на берегу камней.
Сколько на берегу камней,
на берегу каменистом.
Столько там волос на земле,
сколько на берегу сухой травы.
Сколько на берегу сухой травы,
на берегу травянистом.
Колёса в крови катятся,
барабаны в промоинах ревут!»
*Укреплённое поселение на месте нынешнего Ораниенбаума.
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 08:02Выкладываю ижорский текст. Транскрипция моя. Если кто-то заметит какие-то неточности, буду благодарен за уточнения!
Lensi kokkoi Tuutarista,
sinisulka Soomen maast.
Lensi laivoin massin päälle –
pää veres, suu veres.
Pää veres, suu veres,
kaik noot höyhenet veres.
Too vaa toi valesannaist,
valeviissit viirittel':
"Sisoini sottaha männä,
velloini kottiihe jääv'!"
Sisoi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
Velloi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Isoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Emoi miilille pahoille,
syämille raskahill':
"Eihää toota enne ollut –
solkirintoja soas!
Solkirintoja soas,
kassoipäitä Kaarassas,
alla linnan ampumas,
päällä päita leikkoimas!"
Kattiloi kokassa musta,
pata musta permannos –
sisoi muuttui mussemmaks,
emoin laps laihemmaks.
Jo toos viipyi viikkoi-toine,
katoi kuuta kaksi-kolm'.
Taas lensi kokkoi Tuutarista,
sinisulka Soomen maast.
Lensi laivoin massin päälle –
pää veres, suu veres.
Pää veres, suu veres,
kaik noot höyhenet veres.
Too vaa toi tosisannaist,
tosiviissit viirittel':
"Velloini sottaha männä,
sisoini kottihe jääv'!"
Velloi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
A sisoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Emoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Isoi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
Miun vaa ehtoisa emoini,
miun vaa kallis kantaja
lämmitti mettoisen saunan
metoisilla metsän puil',
lämmitteli länkipuilla,
lisäeli linkkipuil'.
Poikoi kylpöhö lavoilla,
iso istui kynnyksel'
kultakoussiine käessä,
löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, poikueeni,
miä löylyä lisään!"
"Oi miun ismaarut isoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillees aivanoll'?
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueen,
annan, aivanoisueen!
Soimeelta sotoiorroisen,
kakran sööjän karsinalt!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
emoi istui kynnyksel'
kultakoussiine käes,
ja löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, poikueen',
a miä löylyä lisään!"
"Oi miun ehtoisa emoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillees aivanoll'?
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueen,
annan, aivanoisueen!
Annan paijan aivinaisen
maaha nasse markoitell'!
Maaha nasse markoitelle,
vyyhy nasse verkoitell'!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
sisoi istui kynnyksel'
kultakoussiine käess,
ja löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, velvyeni,
miä löylyä lisään!"
"Oi miun siittyise sissoin,
elä löylyä lissää!
Minkä nevvot, min opassat
vellojaas aivanoa?
Vellojaas aivanoa
sotoitiille männessä?"
"Nevvon, nevvon, velvyen,
opassan, emoini laps!
Kui siä männenet sottaa
ja tavannet tappeloo,
elä iilisse ettehe
eläk' jää jälelle muist!
Keiku keskellä väkkiä,
liki lipunkantajaa!
Lipunkanttaja kaaetaa –
siis siule lippu liitetää.
Iis ono tuli punnaine,
jälellä sinniine sav'!
Etimäist kaik leikoitaa,
takimaist kaik talloitaa!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
setä istui kynnyksel':
"Kylve, kylve, poikuen,
ja miä löylyä lisään!"
"Oi miun selkkiä settoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillesi aivanoll'?"
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueeni,
annan, aivanoisueen!
Annan siulle rautoipaijan!
Kun siä männenet sottaha
ja tavannet tappeloo,
tykki loitse tyrsähtää,
looti loitse loisahtaa!"
Jo toost viipyi viikko-toine,
katoi kuuta kaksi-kolm.
Emoi leippiä tekköö
pyhäaamunna varraa;
hernahti hevo kujalla –
emoi kujan kynnyksell':
"Oi, halloi hepoisueen,
oi siä, puuraruunaiseen!
Oi siä, puurarunnaiseen,
kuhu jättiit poikueen?"
Halloi kiilelle ruppeis,
läkkimille lootteliis.
Läkkimille lootteliis:
"Sinne jäi siun poikuees.
Oli uhkia soassa,
aivoin tarkka tappelos!
Suun miult suitsiilla revitti,
jallat katkoi kannoilla!
Jallat katkoi kannoilla,
kyljet repi kynsillä!
Iilysti kovin ettee
i jäi jälelle muist,
keikkui keskellä väkkiä,
liki lipunkantajaa".
"Oi, halloi hepoisueeni,
halloi puursaruunaiseen!
Noo mitä kuuluuhu sottaa,
tapahtuuhu tappeloo?"
"Sitä kuuluuhu sottaa,
tapahtuuhu tappeloo:
niin on siillä päätä maas,
niiku rannalla kivii.
Niiku rannalla kiviä,
rannalla kivekkähäll'.
Niin on siillä hiusta maas,
niiku rannalla kuloa!
Niiku rannalla kuloa,
rannalla kulokkahall'.
Rattahat veressä viirööt,
rummut ulvoot uurtaimiis!"
Lensi kokkoi Tuutarista,
sinisulka Soomen maast.
Lensi laivoin massin päälle –
pää veres, suu veres.
Pää veres, suu veres,
kaik noot höyhenet veres.
Too vaa toi valesannaist,
valeviissit viirittel':
"Sisoini sottaha männä,
velloini kottiihe jääv'!"
Sisoi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
Velloi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Isoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Emoi miilille pahoille,
syämille raskahill':
"Eihää toota enne ollut –
solkirintoja soas!
Solkirintoja soas,
kassoipäitä Kaarassas,
alla linnan ampumas,
päällä päita leikkoimas!"
Kattiloi kokassa musta,
pata musta permannos –
sisoi muuttui mussemmaks,
emoin laps laihemmaks.
Jo toos viipyi viikkoi-toine,
katoi kuuta kaksi-kolm'.
Taas lensi kokkoi Tuutarista,
sinisulka Soomen maast.
Lensi laivoin massin päälle –
pää veres, suu veres.
Pää veres, suu veres,
kaik noot höyhenet veres.
Too vaa toi tosisannaist,
tosiviissit viirittel':
"Velloini sottaha männä,
sisoini kottihe jääv'!"
Velloi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
A sisoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Emoi miilille hyville,
syämille kerkijöill'.
Isoi miilille pahoille,
syämille raskahill'.
Miun vaa ehtoisa emoini,
miun vaa kallis kantaja
lämmitti mettoisen saunan
metoisilla metsän puil',
lämmitteli länkipuilla,
lisäeli linkkipuil'.
Poikoi kylpöhö lavoilla,
iso istui kynnyksel'
kultakoussiine käessä,
löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, poikueeni,
miä löylyä lisään!"
"Oi miun ismaarut isoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillees aivanoll'?
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueen,
annan, aivanoisueen!
Soimeelta sotoiorroisen,
kakran sööjän karsinalt!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
emoi istui kynnyksel'
kultakoussiine käes,
ja löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, poikueen',
a miä löylyä lisään!"
"Oi miun ehtoisa emoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillees aivanoll'?
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueen,
annan, aivanoisueen!
Annan paijan aivinaisen
maaha nasse markoitell'!
Maaha nasse markoitelle,
vyyhy nasse verkoitell'!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
sisoi istui kynnyksel'
kultakoussiine käess,
ja löylyä lisäellöö:
"Kylve, kylve, velvyeni,
miä löylyä lisään!"
"Oi miun siittyise sissoin,
elä löylyä lissää!
Minkä nevvot, min opassat
vellojaas aivanoa?
Vellojaas aivanoa
sotoitiille männessä?"
"Nevvon, nevvon, velvyen,
opassan, emoini laps!
Kui siä männenet sottaa
ja tavannet tappeloo,
elä iilisse ettehe
eläk' jää jälelle muist!
Keiku keskellä väkkiä,
liki lipunkantajaa!
Lipunkanttaja kaaetaa –
siis siule lippu liitetää.
Iis ono tuli punnaine,
jälellä sinniine sav'!
Etimäist kaik leikoitaa,
takimaist kaik talloitaa!"
Poikoi kylppööhö lavoilla,
setä istui kynnyksel':
"Kylve, kylve, poikuen,
ja miä löylyä lisään!"
"Oi miun selkkiä settoini,
elä löylyä lissää!
Minkä annat, min avitat
pojoillesi aivanoll'?"
Pojoillees aivanolle
sotatiille männessä?"
"Annan, annan, poikueeni,
annan, aivanoisueen!
Annan siulle rautoipaijan!
Kun siä männenet sottaha
ja tavannet tappeloo,
tykki loitse tyrsähtää,
looti loitse loisahtaa!"
Jo toost viipyi viikko-toine,
katoi kuuta kaksi-kolm.
Emoi leippiä tekköö
pyhäaamunna varraa;
hernahti hevo kujalla –
emoi kujan kynnyksell':
"Oi, halloi hepoisueen,
oi siä, puuraruunaiseen!
Oi siä, puurarunnaiseen,
kuhu jättiit poikueen?"
Halloi kiilelle ruppeis,
läkkimille lootteliis.
Läkkimille lootteliis:
"Sinne jäi siun poikuees.
Oli uhkia soassa,
aivoin tarkka tappelos!
Suun miult suitsiilla revitti,
jallat katkoi kannoilla!
Jallat katkoi kannoilla,
kyljet repi kynsillä!
Iilysti kovin ettee
i jäi jälelle muist,
keikkui keskellä väkkiä,
liki lipunkantajaa".
"Oi, halloi hepoisueeni,
halloi puursaruunaiseen!
Noo mitä kuuluuhu sottaa,
tapahtuuhu tappeloo?"
"Sitä kuuluuhu sottaa,
tapahtuuhu tappeloo:
niin on siillä päätä maas,
niiku rannalla kivii.
Niiku rannalla kiviä,
rannalla kivekkähäll'.
Niin on siillä hiusta maas,
niiku rannalla kuloa!
Niiku rannalla kuloa,
rannalla kulokkahall'.
Rattahat veressä viirööt,
rummut ulvoot uurtaimiis!"
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 08:00Цитата: Alenarys от декабря 9, 2013, 07:50
Но вепсский тоже знаю.Рад интересу!
Сначала расскажу о песне...Вообще эта песня - одно из самых сильных музыкальных впечатлений ранней юности. Когда я ещё жил в Петрозаводске, мне удалось раздобыть кассету с архивными записями Тартуского университета, точнее, один из выпусков, предназначенных для распространения на каком-то очередном фольклорном фестивале (он назывался Hõimuhelid). Особенно поразила (именно буквально поразила) странная ижорская песня Lensi kokkoi Tuutarista. Исполнительница настолько близко принимает к сердцу её слова, что последние строки поёт буквально сквозь слёзы...
Эта эпическая песня записана от последней ижорской сказительницы Екатерины Андреевны Александровой, недавно ушедшей из жизни. Екатерина Андреевна родилась в деревне Валяницы (ижорское название – Voloitsa) Кингисеппского района. От неё российские, финские и эстонские фольклористы записали сотни произведений устного творчества ижор.
Сюжет этой средневековой баллады является общим для ряда народностей, населяющих неспокойные земли, по которым в течение нескольких веков одна за другой прокатывались волны военных походов. Множество её вариантов записано у ижор, ингерманландских финнов, эстонцев. Сходные сюжеты зафиксированы также у латышей (например, песня Aši, aši zīle dzied), белоруссов и украинцев. Лексика песни архаична, многие слова уже давно не употребляются в живой речи. Поэтические обороты, своего рода готовые клише, также очень архаичны, о чём свидетельствует их употребление в карельском, эстонском, финском фольклоре (ср., напр., Kanteletar III, 49).
Автор Alenarys
- декабря 9, 2013, 07:47Цитата: Iyeska от декабря 8, 2013, 16:09
Если кому-нибудь будет интересно, могу выложить текст этой песни и свой перевод...
Offtop
Выложи, буду очень благодарен тебе! 
Автор Iyeska
- декабря 9, 2013, 07:46Цитата: Wolliger Mensch от декабря 8, 2013, 16:15Я его понимаю. На слух чуть хуже, чем письменный. Но если несколько раз переслушивать неясные места, заглядывать в словари, то всё ясно становится.
А вы знаете ижорский?