Танаис

[Iskandar]

Довольно широко известно, что древние греки считали континентальной границей Европы и Азии реку Дон – Танаис (Τάναϊς). Это представление продержалось, по сути, до Нового времени, становясь всё менее конкретным по мере роста понимания того, что течение Дона не достигает и половины огромной Русской равнины. Остатком этого представления в наше время служит наиболее «популярная» граница между двумя частями света, проводимая по самому нижнему течению Дона в районе Ростова, после чего она, однако, откланяется от Дона в сторону Каспия по Кумо-Манычской впадине.

Мост в Азию, Ростов-на-Дону

Тем не менее, античный Танаис в представлении греков и римлян очень сильно отличался от реального Дона, с которым они практически не имели никаких дел и течение которого долгое время вряд ли было хоть раз посещаемо кем-то из них. Одноимённая греческая колония была основана только в конце III в. до н.э. практически в самом устье великой реки (западнее современного Ростова), но даже после этого сведения о Танаисе, циркулировавшие в античном мире, оставались весьма приблизительными и по сути продолжали восходить к временам походов Александра, будучи уточняемыми лишь в самых общих чертах и с трудом приближаясь к реальной географии.

Наиболее ранние упоминания реки Танаис содержатся у Геродота и Ктесия. «Отец истории» (484 – 425 гг. до н. э.) сообщает о Танаисе как о восьмой реке Скифии. Как и большинство этих рек, он течёт с севера, из некоего большого озера – интерпертируемого обычно как искажённый образ Припятских болот, где никто из греков не бывал. Впадает Танаис в северо-восточный угол Меотиды (Азовского моря). В те времена никакого греческого поселения в устье Дона ещё не существовало. Можно заметить, что такой Танаис скорее соответствует течению Северского Донца, хотя даже лично посетивший Северное Причерноморье Геродот вряд ли имел точные сведения о течении Дона.

Авторы, никогда не посещавшие Понт Эвксинский, но связанные с Азией и персидской империей, в свою очередь, начали описывать Танаис совсем по-другому. Младший современник Геродота Ктесий (кон. V в. – нач. IV в. н.э.), проживший многие годы при ахеменидском дворе, писал о Танаисе как о пределе Азии в крайней азиатской стране – Бактрии, которая, как известно, располагалась в Средней Азии. Диодор Сицилийский (90 – 30 гг. до н.э.) со ссылкой на Ктесия рассказывал о мифическом ассирийском царей Нине:

Когда дела у Нина шли так удачно, он возымел горячее желание подчинить себе всю Азию от Танаиса до Нила. В другом месте он пишет: Согдиана и Бактриана лежат вдоль реки Танаис, следующие за ними - Ария и Парфия, которая окружает Гирканское море.

Если Танаис с одной стороны ограничивает Бактрию, то с другой стороны и припонтийские варварские племена занимают области до Танаиса. Таким образом, у Ктесия налицо представление о Танаисе как о пограничной реке Азии на крайнем её севере, текущей между Бактрией и Понтом – иными словами, соединяющей в своём образе Сырдарью и Дон. Это представление стало господствующим в античном мире. Речь идёт не столько о «путанице» Дона и Сырдарьи, сколько об уверенности, что крайняя река в далёкой Бактрии несёт воды не куда-нибудь, а именно в Меотиду. Именно этот, фиктивный Танаис стал служить границей Европы и Азии, а вовсе не реальный Дон.

Мост в Европу, Ходжент

Такая картина мира держалась у греческих интеллектуалов кон. V – IV вв. до н.э., в частности, у Евдокса Книдского (408 – 355 гг. до н. э.), именно держа её в голове, Александр Великий (356 – 323 гг. до н. э.) совершал свой поход на Ахеменидскую державу.

Представления Демокрита

Представления Евдокса

Представления Александра и его спутников
перед персидским походом

Лишь после расселения греков по Азии географы начали получать более реальные сведения о северных пределах Азии, бывшие, тем не менее, довольно расплывчатыми, но, по крайней мере, позволившие начать отличать два Танаиса. Однако даже некоторые поздние авторы, описывавшие деяния Александра, продолжали следовать древнейшей традиции «одного Танаиса». Например, Квинт Курций Руф (I в. н.э.) писал:

Танаис отделяет бактрианов от скифов, которых называют европейскими. Его течение является также границей между Европой и Азией.

Скифский народ по Курцию

занимает область, лежащую прямо за Истром(устьем Дуная) у крайних пределов Азии, каковыми являются Бактры. Они населяют (земли), расположенные ближе к северу. Далее начинаются густые леса и обширные безлюдные края; напротив, (земли), обращённые к Танаису, не лишены человеческой культуры.

У Курция нет намёка на различие двух Танаисов. Область обитания скифов у него едина и непрерывна от Истра до пределов Бактрии, за которые понимается Танаис. Эта представление восходит к Клитарху и Поликлиту, которые, как об этом с иронией писал уже куда более сведущий Страбон (63 г. до н. э. - ок. 24 г. н. э.), прямо называли Танаис, который пересёк Александр в своих походах против Бактрии и Согдианы, рекой, впадающей в Меотиду (Азовское море). Ещё ранее знаменитый историк Полибий (200 – 120 гг. до н. э.,) писал (X.48):

Апасиаки (племя саков в междуречье Амударьи и Сырдарьи) живут между Оксом и Танаисом. Первая из этих рек впадает в Гирканское море, а Танаис изливается в озеро Меотиду. Обе реки значительны и судоходны.

Напротив, самый популярный историк Александровых походов Арриан (86 – 160 гг. н.э.) уже отчётливо понимал, что будущая Сырдарья не течёт в Меотиду, но, тем не менее, продолжал называть эту реку Танаисом – отличая его от Меотийского Танаиса, но полагая, что она впадает в Каспий (III, 30):

Александр, пополнив конницу местными лошадьми (у него пало много лошадей при перевале через Кавказ и во время похода к Оксу и за Оксом), пошел в Мараканды — это столица Согдианы. Оттуда он двинулся к реке Танаису. Истоки этого Танаиса, который местные варвары называют еще, по словам Аристобула, Орксантом, находятся тоже на горе Кавказ; впадает и эта река в Гирканское море. Должен быть еще другой Танаис, о котором историк Геродот пишет, что это восьмая река у скифов: она вытекает из большого озера, а впадает в озеро еще большее; называется оно Меотийским. Некоторые говорят, что этот Танаис является границей между Европой и Азией; по их мнению, Меотийское озеро выходит из глубины Эвксииского моря, и в это озеро и впадает Танаис, разделяющий Азию и Европу, подобно тому, как море между Гадирами и ливийскими номадами, живущими напротив Гадир, отделяет Ливию от Европы; по их же мнению, Ливия отделена от остальной Азии рекой Нилом.

Признание в качестве границы Европы и Азии только Меотийского Танаиса влекло за собой распад единой Скифии в глазах античных географов. Теперь за Танаисом-Сырдарьёй «стали» жить «азиатские скифы», отличные от «европейских» собратьев. Тем не менее, зачастую они продолжали мыслиться близкими и этнически, и географически. Отсюда рассказы о том, что в своих походах по Танаису Александр контактировал и с европейскими скифами. Вот как Арриан повествует о контактах со «скифами» и основании Александрии Эсхаты на месте бывшего Кирополя – современного Ходжента (IV.1):

Несколько дней спустя к Александру пришло посольство от скифов, именуемых абиями (Гомер воспел их в своей поэме, назвав справедливейшими людьми; они живут в Азии, независимы — в значительной мере благодаря бедности и справедливости), и также от европейских скифов; это самое большое племя, живущее в Европе. С ними Александр отправил кое-кого из «друзей» под предлогом заключения дружбы; настоящая же цель этого посольства была в том, чтобы познакомиться с природой скифской земли и узнать, велико ли народонаселение, каковы его обычаи и с каким вооружением выходит.оно на войну.

Сам он решил основать на реке Танаисе город, назвав и его своим именем. Место это показалось ему подходящим для города, который станет расти, будет превосходно защищен от возможного нападения скифов и станет для страны оплотом против набегов живущих за рекой варваров.<...>

В это время на берега Танаиса прибыло войско азиатских скифов; многие прослышали о восстании варваров, живущих за рекой, и собирались и сами напасть на македонцев, если восстание окажется действительно серьезным. Пришло известие о том, что Спитамен осадил гарнизон, оставленный в кремле Мараканд. Александр отправил на Спитамена, Андромаха, Менедема и Карана, дав им около 60 всадников-«друзей» и 800 наемников, которыми командовал Каран; наемников же пехотинцев дал он около полутора тысяч. К ним прикомандировал он переводчика Фарнуха, родом ликийца; он хорошо знал язык местных варваров и вообще умел, по-видимому, с ними обращаться.

[Iskandar]

Эти представления о двух разных Танаисах восходят к Демодаму и Патроклу (III в. до н.э.), в правление Селевкидов совершавших экспедиции на восток и в район Каспийского моря. К этому времени азиатские эллины начали понимать, что река, которую форсировал Александр за Бактрией и Согдианой, называется Яксарт (отразившийся как Орксант у Арриана), что Яксарт течёт в «Гирканское море» или даже уже в «Оксийское озеро» (представления об Аральском море у греков были крайне смутными), и что она не имеет отношения к Танаису, впадающему в Меотиду. Но эта информация с трудом завоёвывала умы их западных соплеменников.

По рассказу Страбона, сторонники Поликлита, отстаивая тождество двух Танаисов, приводили знаменитый «аргумент ели» (ἐλάτη): стрелы скифов, которыми те стреляли в войска Александра, форсировавшие «Танаис», оказались еловыми. Это должно было подтверждать принадлежность засырдарьинских земель к Европе, поскольку ель – дерево, любящее холод – не растёт в жаркой «Верхней» Азии.

С этими представлениями было связано понимание Каспия как замкнутого водоёма, не связанного с Мировым Океаном. Долгое время в античной географической мысли конкурировали две концепции, называемые теперь «континентальной» и «океанической». Согласно первой, мир представляет собой сушу, по которой разбросаны моря-озёра. Наибольшей концентрации она набрала как раз перед походами Александра, который полагал поначалу, что Инд не впадает в море, а обтекает полукругом и превращается в египетский Нил, оставляя, таким образом, Эритрейское (Аравийское) море в качестве замкнутого озера. Здесь явно сказался «гиперконтинентализм» и забвение результатов экспедиции Скилака (VI в. до н. э.), по поручению Дария I исследовавшего течение Инда и морское побережье на юге персидской державы. Вполне в духе этого континентализма было и представление о Танаисе, обтекающем Гирканское море-озеро.

Первый удар по континентализму нанёс сам Александр, направивший экспедицию, вторично «открывшую» устье Инда. Со временем представление о едином Танаисе от Бактрии-Согдианы до Меотиды стали теснить не только смутные эмпирические данные, но и теоретические выкладки сторонников «океанизма». Страбон (рубеж эр) и Плиний (24 – 79 гг. н.э.) были уже уверены, что Каспий сообщается на севере с Мировым Океаном, представляя собой морской залив, что «подтверждалось» экспедицией Патрокла. Так ошибочное представление о Великом Бактриано-меотийском Танаисе разрушалось другой ошибкой.

Зато данные восточных походов Демодама (IV – III вв. до н.э.), военачальника Селевка I Антиоха, стали для Плиния авторитетом не только в разделении Танаиса и Яксарта, но и в размежевании двух Кавказов: истинного западного и восточного, называемого скифами Крокасис. Топонимический аргумент задействуется Плинием и в качестве доказательства различия двух рек: Александр и его воины приняли за Танаис реку, которую называют Яксарт (по уточнению Солина, так её называют бактрийцы), а (местные) скифы – Силис (Silis). В то время как настоящий Танаис скифы зовут Сином (Sinum, //acc.sg.). При описании европейской Скифии Плиний уже упоминает это название как Акесин (Acesinus).

У Страбона Танаис всё более начинает походить на реальный Дон (XI.2):

Танаис течет из северных областей, однако не в диаметрально противоположном направлении к течению Нила, как думает большинство, но восточнее.

Иначе говоря, вопреки Геродоту, Танаис течёт с северо-востока. Однако, это, по сути, единственное положительное знание эпохи Страбона, ведь, как он сам признаётся, доступа к течению Танаиса, занятому сарматами, у греков нет:

выше устья известна только небольшая часть течения реки из-за холодов и скудости, которую местные жители могут переносить, так как они питаются мясом и молоком по обычаю кочевников, но чужеземцы не переносят ее. Кроме того, кочевники, не вступающие в общение с другими народностями и более многочисленные и могущественные, преградили доступ во все удобопроходимые места страны и в судоходные части реки.

Поэтому об истоках Танаиса продолжали гадать:

По этой причине одни предположили, что истоки этой реки находятся в Кавказских горах; течет она сначала на север, а после изгиба впадает в Меотиду (с ними согласен и Феофан Митиленский), напротив, согласно сведениям других, Танаис течет из областей в верховьях Истра, однако они не приводят доказательства в подтверждение столь отдаленного истока реки или из других «климатов», как будто невозможно, чтобы река начиналась вблизи и на севере.

Первая версия, несомненно имеет в виду трансазиатский «Кавказ», то есть горы Средней Азии, а течение этого «Танаиса» всё так же обтекает Каспий дугой. «Верховья Истра» же представляют собой трансевропейские речные маршруты, такие же мифологические. Страбон противопоставляет этим версиям сухой скептицизм: скорее всего Танаис начинается где-то в том же регионе Сарматии.

Карта мира по Страбону
("океанизм" здесь господствует)

Лишь позднеантичный географ Клавдий Птолемей (100 – 170 гг. н.э.) смог получить относительно вменяемые данные о севере, «ликвидировав» фиктивный пролив между Каспием и Океаном, узнав о Волге (Rha) и даже Яике (Даикс). Он уже знает даже «поворот реки Танаис» и «поворот реки Ра, приближающийся к повороту реки Танаис». Танаис от самих истоков где-то на севере делит для него Сарматию на две части: европейскую и азиатскую, что в его эпоху было довольно удобным, хотя, как мы уже знаем, изначальная природа границы Европы и Азиии по Танаису была иной и не мыслилась без «Танаиса»-Сырдарьи.

Карта мира по Птолемею
Сведений больше - и "континентальность" сразу восстанавливает свои права,
опять замыкая Индийский океан

И тем не менее Птолемей упоминает об «Александровых алтарях», расположенных ниже поворота Танаиса. Уже было общепризнано, что Танаис и Яксарт не имеют друг к другу отношения, но всё равно в мифологическом сознании греков Александр форсировал Танаис и основывал там свои алтари! Столь велика была сила мифологической географии.

[bvs]

А Амударья в то время действительно впадала в Каспий?

[Iskandar]

А Амударья в то время действительно впадала в Каспий?

Чего только не пишут по поводу дат функционирования Узбоя, мнений как у двух евреев.

Но вообще Амударье нужно посвящать отдельную тему.

[Iskandar]

Попробуем теперь объяснить природу смешения Дона и Сырдарьи в одном образе Танаиса.

Круг земли

Сведения, что об одной, что о другой реке попадают к грекам довольно поздно. От начала активной колонизации Северного Причерноморья (VII в. до н.э.) до основания, наконец, в устье Дона города Танаис (кон. III в до н.э.) прошло более 400 лет. Азовское море было столь непохоже на привычное грекам море (θάλασσα), что обычно называлось «озером» или даже «болотом».

О реках Средней Азии Геродот имел крайне приблизительные сведения, по сути, ему был известен только так называемый «Аракс», в общих чертах соответствующий Амударье (известной позднее как Окс). И это уже было большим прогрессом: его предшественник Гекатей Милетский (550 – 490 гг. до н. э.) только-только начал вводить в древнегреческий кругозор сведения о западном побережье Каспия и ничего не знал даже о закаспийском Араксе.

Предпосылки к отождествлению с Танаисом реки в дальних северо-восточных пределах Ойкумены появились, как только к грекам стали поступать сведения о Сырдарье и коренятся они в древнегреческой картине мира.

Мы привыкли смотреть на карту «сверху», где местность открывается нам во всей пространственной полноте. Центр карты обычно соответствует центру интересующей карту местности. Архаические греки (как и все остальные древние народы с географическими познаниями) осмысляли мир иначе – в виде Земного Круга (Γῆς περίοδος), окружающего «наблюдателя», который резонно полагал, что находится в его центре. Этот круг делился на сектора в соответствии с наблюдаемым движением Солнца и понятиями сторон света. Зачастую каждый сектор характеризовался населённым одним народом. В такой картине мира было естественно сливать все объекты выделяемого сектора в некое единство.

Посмотрим, что видели греки, смотря на восточную часть мира из района Эгейского моря.



В единый образ «Кавказа» сливались горные системы Азии, уходящие далеко на восток. Северный сектор занимали скифы над Понтом (Чёрным морем). На северо-востоке текла большая река Танаис, которую точно так же можно было продолжать дальше по мере того, как к грекам из Персидской державы стали поступать сведения о пограничной реке между царством Ахеменидов и «скифами». При секторальном мышлении Танаис идеально подходит в качестве границе Скифии (причисляемой к Европе) и Азии (подчинённой персам).

Если Геродотов сугубо локальный Меотийский Танаис не претендует на то, чтобы служить границей Европы и Азии (такой границей у Геродота является Фасис в Колхиде, то есть современная Риони), то Ктесий, который впервые упоминает понятие о Танаисе как о такой границе, говорил, прежде всего, уже о Танаисе-Сырдарье. Его сведения, черпаемые, несомненно, от персидских информаторов, сообщают о Ниле и Танаисе как о крайних пределах именно Азии. Эта Ктесиева Азия, видимо, просто-напросто тождественна державе Ахеменидов, а две великие реки очерчивают её границы. Европа «за Танаисом» – это «не-Азия», примыкающая к Азии=Персидскому царству с севера (и северо-запада, если брать другие границы). За Танаисом жили «скифы»-кочевники, не подчинявшиеся власти Ахеменидов.

После того как греки сами расселились по Азии, помимо инерции секторального мышления с центром в Элладе, на отождествление Дона и Сырдарьи работала неспособность оценить расстояния в нехоженой местности, то есть недостаток абстрактности мышления. Ведь если путь по Азии вдоль «Кавказа» можно было померить и оценить, то расстояние между Кирополем (Ходжентом) на Танаисе и устьем Танаиса в Меотиде никто не мерил «ногами». Дальние расстояния в «неизвестных» краях довольно естественно преуменьшаются в человеческом сознании. (Можем сравнить, насколько хорошо мы оцениваем расстояния на знакомой местности и по знакомым маршрутам и как расплывчато наше представление о расстояниях между двумя объектами в краях, где мы никогда не бывали. Москвичу может казаться, что Тверь от Москвы – это довольно далеко, а Новосибирск и Омск – где-то там в Сибири рядом). В результате расстояния по Скифии в представлении древних греков резко «схлопывались» и спутникам Александра, достигшим Сырдарьи, казалось, что они практически у Меотиды.

Возможно, то же самое казалось Дарию Великому, который пошёл в поход на понтийских скифов и, судя по рассказу Геродота, форсировал Танаис. Дарий мог намереваться захватить всю страну, лежащую к северу от Ахеменидской империи, с выходом в Согдиану и Бактрию – для чего, возможно, и повелел сжечь через 60 дней мост через Истр (Дунай), по которому он переправился в Скифию. Несмотря на то, что центр мира для Дария располагался куда восточнее и устье Дона и Сырдарья должны были располагаться в удалённых секторах персидского «круга земли», фактор «схлопывания» расстояний в далёких неизведанных краях мог действовать и на него. Кроме того, Дарий мог опираться непосредственно на географические построения греков – вспомним посланную им экспедицию Скилака.

В этой связи стоит, однако, заметить, что Танаис у Геродота не являлся ещё «концептуальной» рекой Скифии и тёк с севера, так что вполне возможно, что Дарий форсировал Северский Донец, а не Дон (впрочем, возможно, Донец Геродот отделял от Дона, называя его Сиргисом). Зато интенсифицировавшиеся в результате этого похода контакты со скифским миром могли привести к получению сведений о том, что основное течение могучей реки Танаис направлено с именно востока, что стало общим местом после Геродота. Эти данные могли стать достоянием и персов, и греков (которые также принимали участие в походе), синтезировавшись в образ непрерывной северной реки.

Бескрайняя Скифия

Другой фактор отождествления Дона и Сырдарьи – это, безусловно, сам Скифский мир. Удивительное культурное единство сформировавшегося в VII в. мира кочевников евразийских степей простиралось от Дуная и до неведомых тогда Монголии и окраин Китая и было фактом как для греков, так и для персов, которые знали всех кочевников под именем saka-. Это единство не могло не поражать более южные народы, привыкшие к относительно «компактным» странам (др.греч. ἔθνοι, др.перс. dahyu) и локальным границам расселения племён. Единство было, видимо, совершенно реальным не только в культурном плане: язык и этническая основа скифов-саков на всём пространстве степей, возможно, вплоть до юэчжей, были ещё крайне схожими. Наоборот, сарматы, скорее всего, выглядят вторичными вторженцами из более южных районов Средней Азии, начавшими теснить и раскалывать географически изначально единый скифский мир.

Когда воины Александра увидели на берегах Сырдарьи «тех же самых» скифов, что и в Причерноморье, они «не могли ошибиться», признав в Сырдарье великую реку Скифии, текущую с востока.

Скифский вопрос, безусловно, является важным во вскрытии топонимического фактора в представлениях греков о Танаисе. Греч. Τάναϊς, по всей видимости, действительно отражает др.иран. *dānu-, заимствованное от припонтийских скифов (и осложнённое на греческой почве суффиксом -ις < *-id-s, //gen.sg. -ιδος).

Это же *dānu- послужило предком славянского названия реки: //др.рус. Донъ. Последнее, однако, скорее восходит к сарматскому слову – впрочем, и здесь нельзя делать скоропалительных выводов: осет. дон «вода», «река», формант гидронимов, происходит из алан. *dān, где ān > оn заведомо позднее раннеславянской эпохи.

Славянское Донъ явно находится в ряду других «сарматских» гидронимов Причерноморья, вытеснивших раннеантичные скифские названия: Дънѣпръ (из чего-то, что дало греч. Δάναπρις, впервые в Перипле, II в. н.э., вм. Βορυσθένης, возможно, через среднеиранскую сарматскую форму < *dānu- apara- «дальняя река», «дальний Дон»); Дънѣстръ (греч. Δάναστρις, лат. Danastius, впервые у Аммиана, IV в. н.э., вм. Τύρας – вероятно, из *dān(a)-istr «река Истр», «Дон-Истр»). Во всех них обращает на себя внимание передача иран. *ā через славянский краткий или редуцированный о/ъ, что может свидетельствовать о посредничестве других языков или же восходить к неизвестному сарматскому диалекту с ранней утратой долгот.

В связи с тем, что греки называли Танаисом и Дон, и Сырдарью, известный исследователь античной географии И.В. Пьянков (Бактрия в античной традиции, Душанбе 1982 , стр. 34) упоминает высказывавшееся предположение, что и в ираноязычной среде Сырдарья именовалась *Dānu- как нарицательное «большая река». Это действительно индоиранское слово, санскр. dā́nu- n. значит «жидкость», «капля», «роса». В иранском значение смещено именно в сторону речной воды, потока. В Авесте оно используется в стереотипной формуле, описывающей пространство: zəm.fraϑaŋha. dānu.drājaŋha. huuarə.barəzaŋha. (Y 60.4) – «на ширину земли, на длину реки, на высоту солнца», где dānu.drājaŋha. глоссируется сред.перс. rōd-dranāy «в длину реки».

А также это название упоминается как поток-преграда, сложный для пересечения из-за своей глубины: pairiϑβō. bauuaiti. paṇtā̊. təm. yim. dānuš. apaiiāiti. jafra. frabuna. taciṇtiš. hāu. dit̰. aēuuō. apairiϑβō. yō. vaiiaoš. anamarždikahe. (Aog. 77) – «Проходимым бывает путь, который преграждает Река, вытекающая из глубин, но не проходим тот, что принадлежит немилосердному Вайю» (dānu- здесь мужского рода). За пределами Авесты это слово известно исключительно в скифском и сармато-осетинском, где стало нарицательным для 'воды' и отложилось в гидронимах рек Северного Причерноморья.

Архаичность этого слова для Авесты, представление о глубоком Дану как о преграде, сравнимой с посмертной преградой на драматичном пути души, и наоборот, широкое употребление слова в мире ираноязычных кочевников – всё это как будто указывает на возможность того, что «скифы» Сырдарьи и/или персы могли называть Сырдарью *Dānu-. Особенно рьяно защищал такую интерпретацию Абаев (Абаев В.И. Скифский быт и реформа Зороастра – Избранные труды. Религия, фольклор, литература – Владикавказ, 1990, стр. 31), писавший прямо, что авест. dānu – это именно Сырдарья, длинная пограничная со скифским миром река, а не 'река' вообще.

Дану-Сырдарья?

Аргументацию Абаева вряд ли можно назвать безупречной: слишком архетипичен и мифологичен авестийский dānu-, чтобы быть названием конкретной реки. Апелляция к скифам также слабо достоверна – скифский комплекс, выводимый широкими мазками учёным из Авесты, в принципе представляет собой, скорее, исследовательское преувеличение. Кроме того, нет никаких положительных данных, что «скифы» Сырдарьи называли эту реку именно dānu- (ср. известие в предыдущем посте, что местные скифы называли Яксарт Silis). Греческий Τάναϊς-Сырдарья вряд ли может служить свидетельством, поскольку это собственно греческое образование на основе скифского корня с греческим суффиксом.

Положим, греки, достигшие Сырдарьи или прослышавшие о ней, узнали, что местные называют реку словом dānu-. Как они смогли интерпретировать его именно как Τάναϊς в собственном языке, а не заимствовать dānu- заново, возможно, в отличающейся форме? Это предполагало бы хорошее знакомство интерпретатора со скифским языком Северного Причерноморья, что маловероятно.

Куда проще предполагать, что имя Τάναϊς появилось у греков единожды, в Северном Причерноморье, а потом уже переносилось ими на другие реки в соответствии с их географическими умозрениями – ровно как «Кавказ» или «Тавр». Тогда посредство скифов или персов в именовании Танаисом Сырдарьи просто избыточно.

Имя Τάναϊς несёт отпечатки специфичности языка причерноморских скифов. Прежде всего, это начальное *t-, резко отличающее не только от авест. dānu-, осет. дон и поздних сарматских названий Днепра и Днестра, но и от нынешнего названия Дона. Оно именно раннее скифское, попавшее однажды в греческую традицию через Геродота и с тех пор воспроизводившееся исключительно по письменной традиции. Так, турец. Tın или Ten (Tän) воспроизводит генуэзское название Tana, как называлась и колония Генуи, которую после захвата её турками сменил Азов. Несомненно, это название восходит к «классическому» имени Дона – Τάναϊς, лат. Tanais. Там же корни реки Танаквисль из «Круга Земного» Снорри Стурлусона (др.исл. Tanakvísl, «рукав Тана»). Наоборот, у народов, знакомившихся с Доном без посредства Геродота, мы видим более позднее название – ср. в др.венг. хронике Ethul id est Don – сарматского происхождения.

Видимо, замещавшие скифов сарматы смогли легко «пересчитать» фонематически скиф. *tānu- в своё *dānu-. Собственно, глухой звук на месте общеиран. *d- = праИЕ *d- совсем нередко обнаруживается в греческих заимствованиях именно из раннего скифского (ср. интерпретации имени прародителя скифов Таргитая (Ταργιτάος) через *darga- «длинный»). Крайне периферийный иранский язык причерноморских (только ли?) скифов мог сохранять такие глубокие архаизмы как глоттализованный глухой *t', ставший непридыхательным звонким *d во всех остальных индоиранских и большинстве ИЕ.

Далее, Τάναϊς вряд ли восходит непосредственно к *t'ānu- = *dānu-. Либо это адаптация родительного падежа *dānauš, либо вообще образование на основе *dānau̯a (> др.греч.*ΤάναF-ις). Как известно, данавы – это имя враждебных существ в Авесте и Ведах, связанных, видимо, с dānu-. В Авесте в двух их всех трёх упоминаний данавов (Yt 13.37, Yt 5.73) эти враги именуются tūra- «туранцами». Всё это служит Абаеву подтверждением того, что эти враги – туранцы-скифы с Дану-Сырдарьи. Проблематичность отождествления «туранцев» со скифо-саками обсуждалась в другом месте, здесь же стоит отметить, что данавы – персонажи и древнеиндийской мифологии и там они тоже враждебны. Уж индийских демонов-данавов определённо невозможно связывать с взаимоотношениями со скифским миром.

Архетипичность данавов, «духов большой реки», вполне очевидна, но что-то могло побудить скифов назвать их именем Придонье – возможно, как *Dānau̯a-, «страна данавов» (тождество этнонимов и названий стран типичны для древнеиранских языков), которое и отразилось в греч. Τάναϊς. Скифы и правда могли воспринимать данавов как положительных персонажей – и это никак не свидетельствует прямо о взаимозависимости таких представлений с мнением о данавах на юге Средней Азии и в Индии.

Итак, можно сделать вывод, что смешение представлений о Доне и Сырдарье в одном образе великого Танаиса, вопреки Абаеву, коренится в собственно греческих географических представлениях. Несмотря на изначальное скифское название Танаиса, подлинный расцвет в качестве нарицательного обозначения 'воды' и компонента многих топонимов западной части Евразиских степей лексема *dānu- приобретает только в сарматскую эпоху.

[Iskandar]

Европейцы уже открыли Магелланов пролив, Гудзонов залив, полуостров Калифорнию, реку Амазонку и даже Австралию, карл!
Но представления о водоёмах в центре Азии оставались на уровне Эратосфена.



(карта 1599 г.)

[Y.R.P.]

Европейцы уже открыли Магелланов пролив, Гудзонов залив, полуостров Калифорнию, реку Амазонку и даже Австралию, карл!
Но представления о водоёмах в центре Азии оставались на уровне Эратосфена.

Тут нет ничего удивительного, Карл!
Кто мог помешать в описываемые времена морским экспедициям португальцев, испанцев, англичан или голландцев? Правильный ответ: никто. А вот с пешими исследованиями центра Азии у них были проблемы.

[Lodur]

(карта 1599 г.)

Я бы сказал, что карта - просто круть. Не считая "похудевшей" Индии, всё исследованное выглядит почти как на современных картах.

[Iskandar]

Кстати, в Танаисе найдено первое упоминание хорватов
III в. н.э.

[Iskandar]

Плоская шарообразная Земля: как древние греки придумали географию
Интервью с антиковедом Александром Подосиновым

[Nevik Xukxo]

Кстати, в Танаисе найдено первое упоминание хорватов
III в. н.э.

И они говорили на прачакавщине?

[Poirot]

Кстати, в Танаисе найдено первое упоминание хорватов

Донские хорваты?