*Путь монаха: сплетни и реальность

[Мечтатель]

Читал я когда-то книгу воспоминаний Ирины Одоевцевой "На берегах Невы" о поэтическом Петербурге того времени.
Кузмин там что-то рассказывает о своем пребывании в монастыре и о совершавшихся им "грехах". Но не является ли это плодом буйной фантазии поэта? Нужно смотреть в биографической литературе.

[Солохин]

Ирины Одоевцевой "На берегах Невы"

Имеется в виду вот этот отрывок?

- Это было очень, очень давно. Я в молодости жил трудно. Мучительно трудно. Страдал от самого себя. Хотел стать праведником, святым, а выходило наоборот. "Мнозии страсти бороли меня" и я боролся с ними. Тяжело это. Невероятно, невыносимо тяжело.
Он вздыхает и останавливается. И мы останавливаемся рядом с ним.
- Я даже руки на себя наложить хотел. Верите ли, Егорушка, о самоубийстве стал помышлять. Но, конечно, только помышлял. Хотя и упорно. Все же до дела не дошло, слава Богу, - продолжает он. - Я даже вериги носил, а грешить не мог бросить. Так в веригах и предавался греху. И грех от этого даже как-будто еще слаще становился. Зато потом до чего каялся. И вот и решил все бросить. Уйти из мира, постричься в монахи. Да, да, теперь мне смешно, а тогда другого выхода я не видел. Я почти год провел в Италии, в монастыре около Генуи. Постился, спал на досках, изнурял плоть. Молился. Ночи напролет простаивал на коленях. Молился почти до кровавого пота. Иногда совсем один в темной церкви. Страшно это. Нигде так не страшно, как в церкви ночью. Читаю молитву и боюсь обернуться. Боюсь увидеть возле себя свой двойник, черный, греховный. И еще страстнее молюсь о спасении. А кости ноют, трещат. Ноги затекли. И все, все болит. До тошноты в мозгу болит. И вот однажды под утро, когда запестрели витражи, чувствую, что умираю, что пришел мой конец. И не жалко, не боязно умирать. Напротив, легко. Спокойно. Вздохнул и чувствую, будто ниточка оборвалась в груди и душа вылетела из тела. И такая тишина, такое сияние. Нестерпимое сияние, как в Раю Данте.
Он замолкает. Неужели он не докончит? Не расскажет об ангеле?
Но он продолжает все еще стоя на месте.
- Не знаю сколько времени я лежал один в церкви на полу. В обмороке. Но когда я открыл глаза, я увидел ангела. Не такого, как на картинах, а настоящего ангела. Ангел нагнулся надо мной, взял меня на руки и понес. Будто я ничего не вешу. И я понял - это он мою душу несет. А я весь исхожу от счастья. Никогда, ни прежде ни потом, я не испытывал такого блаженства, такой благодати. И вдруг ангел улыбнулся мне ангельской улыбкой и поцеловал меня прямо в губы. И вернул меня к жизни. И я очнулся. Пришел в себя. И узнал его. Это был молодой послушник Джиованни. И в то же время это был ангел. Да, ангел. Ангел принес меня в мою келью. Я с ним провел весь следующий день и ночь. А на второе утро я ушел из монастыря. Совсем. Навсегда. Все такой же счастливый. Я понял, что никакого греха нет. Люди придумали. И больше уже никогда себя не мучил. А он, ангел Джиованни...

Если даже предположить, что это не фантазия Кузьмина (в биографии которого факт пребывания в монастыре вообще не зафиксирован), придется признать, что для того, вывести из вышеприведённого рассказа вот это:

Почитайте того же Кузмина, который покинул монастырь, ибо пресытился мужеложеством вперемежку с пением "Богородице, дево, радуйся"...

надо иметь фантазию гораздо более буйную, чем у Кузьмина.