Подляшский микроязык, "Своя мова"

[Nikolaus]

в результате Люблинской унии к Польской короне добровольно присоединились Подляшское и Волынское воеводства, чуть позже такое же решение приняла шляхта Киевского и Брацлавского воеводств

Ага, референдум проводили

В учебниках пишут: стремясь к единству с Галицким шляхтой/народом

не знаю, в каких учебниках так пишут. В большиснтве учебников, которые встречались мне - шляхта данных воеводств планировала получить права аналогичные правам польской шляхты, мол в ВКЛ шляхта имела меньше власти по отношению к крестьянам

[LUTS]

Это ж подумать... сколько уже восточнославянских языков! Себе чтоли тоже создать? 

[LUTS]

не знаю, в каких учебниках так пишут. В большиснтве учебников, которые встречались мне - шляхта данных воеводств планировала получить права аналогичные правам польской шляхты, мол в ВКЛ шляхта имела меньше власти по отношению к крестьянам

Похоже так и было.

[Salo_Mandr]

[Rwseg]

Западнополесский проект умер, его создатель М. Шелягович сделал какие-то идеологические финты ушами и теперь ищет своих ятвягов (с которыми связал идею западнопополесской культуры, а зря, всё погубил) в Калининградской области.

Это скорее говорит о том, что полесский — настоящий конланг. Главный конлангер бросил конланжить — и язык «внезапно» умер. Что он основывался на живых говорах, не делает его менее конланжским.

[Wolliger Mensch]

Это скорее говорит о том, что полесский — настоящий конланг. Главный конлангер бросил конланжить — и язык «внезапно» умер. Что он основывался на живых говорах, не делает его менее конланжским.

Все новые литературные языки такого происхождения. Конечно, чем меньше у языка авторов, тем сложнее ему. Вспомните историю с новонорвежским.

[alant]

На польской стороне более белорусская (или более польская?) речь, чем на белорусской. На 20 минуте вроде песня на украинском, на 24 минуте точно украинская.

[Лом d10]

На 20 минуте вроде песня на украинском, на 24 минуте точно украинская.

в этой украинской песне такое кондовое белорусское "ч" что аж икавизм перестаёшь замечать.

[alant]

На 20 минуте вроде песня на украинском, на 24 минуте точно украинская.

в этой украинской песне такое кондовое белорусское "ч" что аж икавизм перестаёшь замечать.

Что такое белорусское "ч"?

[Wolliger Mensch]

Что такое белорусское "ч"?

Видимо, слишком твёрдый [ч].

[Лом d10]

Что такое белорусское "ч"?

Видимо, слишком твёрдый [ч].

именно, разве не так? (если вы слушали конечно)

[alant]

Что такое белорусское "ч"?

Видимо, слишком твёрдый [ч].

именно, разве не так? (если вы слушали конечно)

Нормальное для украинского "ч". Может  для русского или степных диалектов украинского оно и слишком твёрдое.

[Wolliger Mensch]

Нормальное для украинского "ч". Может  для русского или степных диалектов украинского оно и слишком твёрдое.

Что вы подразумеваете под «нормальным для украинкого»? И потом, звук — он «он».

[alant]

Нормальное для украинского "ч". Может  для русского или степных диалектов украинского оно и слишком твёрдое.

Что вы подразумеваете под «нормальным для украинкого»? И потом, звук — он «он».

Что я его часто слышал от украинцев.

[Джереми]

Ещё одни "кубанцы" нарисовались.

Ми фіглями-міглями не займаємось, маємо літературну традицію, наша проблема більш политична, чім мовна, І нихто не каже, шо балачка - це особа мова, а тіке варіант української. Просив би не рівнять нас до підлящуків, бо й так не мед!

[Salo_Mandr]

http://svoja.org/29.html

Erwin Strittmatter — z nimećkoji movy perekłav Jan Maksimjuk

Zôrki v kalendarovi

Koli nad polami i nad vjoskoju słałasie mhła, diêd staviv kryžyka v kalendarovi. — Mhła posli sta dniôv prynese došč, — kazav vôn. Ranišnia mhła, večêrnia mhła, ciêłodenna mhła — usiê vony słužyli diêdovi do spravlania pohody.

Časom u dniê poznačany kryžykami padało, a časom niê. Tohdy diêd musiv opravduvatisie: bura spustiłasie nad poviêtovym horodkom abo došč ne môh upasti, bo zemla zavelmi peresochła.

Diêdova zdôlnosť spravlati sobiê svoju vłasnu pohodu vraziła mene i zostałasie v mojôj pameti do času, koli po liêtuch ja sam začav robiti štoś podôbne: ja stav zaznačati sonečny dniê zôrkoju v kalendarovi. Sonečny dniê je radosnymi dniami, a lude kažut, što odna radosť narodžaje druhu, to čom že mniê było ne spodivatisie čoho-leń radosnoho sto dniôv posli sonečnoho dnia?

Pasovało. Zdajetsie, ja vnasliêdovav od svojoho diêda dar tłumačyti pohodu. Koli radosť chotiêła obminuti zôrny deń u kalendarovi, ja odrazu pereładžuvav minułosť abo lohko pudmorhuvav pryšłosti. I od siêtoho mniê tože było vesieło.

Narešti ja spisav usiê radosti, kotory vypali na moju dolu, u zešyti za deseť feniguv. Teper vony znajšlisie v siêtuj knižečci jak pokazki abo štoś napodobi.

Odlôt ptašok

Koli pokorotšali dniê, ja kažnoho popołudnia sidłav svoho konia i jiêchav u liês. Ja jiêzdiv dovho i pry kažnuj pohodi. Ja dobre perenosiv naveť kiepśku pohodu, popravlajučysie posli dovhoji chvoroby.

Často večorami, koli čołoviêk vyjšov z domu, ne było vidno ni stovpa, ni dereva, i vsiê rečy byli dla joho votkany v kilim nočy, ale ja tym ne menš bačyv mnôho, i choč sniêh i došč zatinali mniê v tvar jak pereć i sôl, ja ne padav duchom, bo moja kobyła nesła mene čerez temnotu, a ja sam hrêvsie od jeji chrebta i bokôv.

Stojali łahôdny večorê, koli kryčali sovy, bo tepłe poviêtre vtiskałosie jim pud piêrje pudmanlivoju vesnoju, choč šče była zima.

Ja bačyv łani, sarny i zajciuv, znov i znov sarny, a odnoho razu zobačyv osoblivoho kozła, kotoroho vypołošyła z rezervatu moja čvałujušča kobyła. Vôn miêv tôlko odnoho roha, kotory byv zdeformovany i prylahav do hołovy jak peruka.

Nu tak, i šče ja bačyv vorony, sôjki i diachtiołuv, i jak čorny diachtioł kryčyt i chovajetsie. Diki hołuby zabavlalisie v koronach sosnuv, i ja čuv łopotanie jichnich kryłuv, koli vony perelitali z verška na veršok.

Časom kvakała kačka nad odnym z ozioruv, a viêtior česav trostinu, až vona začynała spivati. Voda v oziery była temna jak čorniło, a časom mihotała kolorami, jak malunki v knižci z kazkami. Jakoho koloru była voda, zaležało od neba, a jak vyhladało nebo, zaležało od soncia, a čy było toje soncie čy niê, zaležało od hustoty obołokuv — ode byv ciêły lenciuh zaležnosti.

Odnoho razu na zmerkani ja bačyv, jak na pôvdeń letit ptašyny stiah. To byv perelôt małych ptašok. Ja stojav pud jimi; sviêtło večêrnioho neba osliplało mene, i ja ne môh rozpuznati koloru jichnioho piêrja. Mniê chotiêłosie, kob to byli lisnyje žavoronki, bo ja lubiv jichni spiêv.

To byv šnurok ptašynych tiêłuv. Vôn vivsie v poviêtry jak šlauch i prypominav kidanoho viêtrom pustoho paperovoho drakona, jakoho kitajci tiahnut za soboju v sviatočnych pochodach.

Koli sprytny provodyr ptašynoho stiahu z neviêdomoji pryčyny robiv u poviêtry łuk, toje same povtorav i šlauch za jim, z divovidnoju odnočasnostieju vsiêch ptašok.

Ja zatrymav kobyłu, bo ptaški tiahnuli i tiahnuli. Vony bralisie z poviêtra nad bahnistoju łonkoju, povoročuvali na liês i propadali za verškami dereviny na pôvdni, i siête vyhladało tak, jakby z večêrnioji šarosti vylitało štoraz bôlš novych ptašok.

Z poviêtra ne dolitało ni zvuku, i ja ne čuv žadnoho šumu kryłuv, tomu tišyna, z jakoju tiahnuli ptaški, schiliła mene podumati pro nepravdopodôbne: ptaški vypłyvali z ničoho, płyvli i płyvli, a koli siêta teča posli kilkoch minut oburvałasie, mniê podumałosie, što v večêrnium prytemkovi povinion zostatisie jakiś sliêd, jakajaś stežka, kotoru pokinuv za soboju stiah perelôtnoji zviryny.

Ale žadnoji stežki ne było vidno, choč z druhoji storony naležało spodivatisie, što poviêtre potrebovało tôlko mihu, kob dovesti do poradku i rozhładiti virujušču ptašynu huliciu.

Ale navrad čy tak mohło statisie, tomu što za velikim klučom jakiś rozzłovany velikan odrazu kinuv maleńki klučyk takich samych ptašok — žmeńku ptašok, ščuptu. Ruka velikana začerpnuła try razy v usiosviêtnum zasiêkovi z ptaškami, bo za velikim stiahom posliêdovali try ščupty ptašok, i večerni prytemok protiahom sotoji doli sekundy pokazuvav małyje vyjamki v poviêtry. Try ptašyny ščupty opisuvali v poviêtry takije samy łuki, jak i veliki šlauch pered jimi, choč vôn proletiêv jakijeś petnadceť sekund raniêj od jich.

Usio siête ja bačyv, i koli ostatnia ptaška znikła z mojich očy za vysokimi chvojami, ja, jak chtoś, chto pudhlanuv tajemniciu, rušyv daliêj u liês.

Diêduv sviêt

Diêd skônčyv devenosto liêt, ale ja nikoli ne bačyv, kob vôn movčav abo sidiêv bez roboty. Šče na svojôj smertelnuj posteli vôn šarpavsie z mołodym čołoviêkom, kotory chotiêv zarano pereniati nasliêdstvo i zabrati jomu časy. Časy i kalendar byli diêdovymi pryładami do navigaciji čerez žytie.

Koli vesnoju na ohorodi vyrostała hołôvka sałaty i viêtior hrav z jeji delikatnozelonymi listkami, u diêda siête nazyvałosie: ,,Tiahnemoś uverch, sałata vže stryže uchami".

Zvirê dla joho hovoryli na zrozumiêłuj dla ludi movi.

Kôt pered dveryma kłuni kazav do kôški na vyškach z siênom: — Mania, Mania, naniz do mene.

Žerebeć informovav kobyłu: — Iijaa ode, iijaa ode.

A sinička spivała: — Jak mniê fajno, jak mniê fajno.

Vorony zimoju pudtrymuvali odna odnu: — Krêpki moroz! Krêpki moroz! Trymajsie! Trymajsie!

Liêtom łastuvka spivała zo ščyta domu: — Załatati nahavici, załatati nahavici? Nitok nema, nitok nema!

Zelony diachtioł, podług diêda, vesnoju kryčav: — Baby, baby, baby! — A osenieju: — Odyjdi, odyjdi, odyjdi!

Hołub vurkovav: — Zadery partuch uhoru, zadery partuch uhoru!

A ovsianka zalivałasie na verškovi berozy: — Lublu, lublu, lublu tebe!

Časom mniê dumajetsie, što diêd byv poetom, kotoromu tiažkie žytie ne dało času zapisati, jak vôn bačyv siêty sviêt.

Moja rôdna babka

Koli ja vrodivsie, moja pravdiva babka vže ne žyła od dvadceti liêt. Zostalisie po jôj ono łužyćki čepeć i i biêły šal z velikimi ružami, ale peredo vsiêm diêdovy rozkazy pro jijiê, kotory byli natôlko žyvyje, što ja šče i diś dumaju, što ja znav rôdnu babku napravdu.

Vona była nizka i dostavała diêdovi ono do borody; jeji ščoki byli čyrvony, a na pravuj ščocie była małaja rodimka, kotora dodavała jôj ponadnosti pudčas smiêchu. Diêda tiahnuło, častiêj čym vono było pryniate na vjosci, prytiskati tudy svojiê usato-borodaty huby. Rôdna babka była miła dla kažnoho, i naveť kobiêty ličyli jijiê hožoju, choč ne takoju, jak była jeji najmołodša sestra.

Diêd i rôdna baba miêli mnôho diti, ale vony povmirali v nemovlačum viêkovi na suchoty, tôlko moja mama zostałasie pry žyti, ale chutko posli narodinuv mojiê mamy moja rôdna babka stała marniêti, i vona marniêła jak ohońkova kviêtka.

Diêd siadav na jeji łôžko. — Hanno, dorohaja Hanno, šče i ty nam umreš? — Babka usmichałasie, jakby z odpłyvajuščoji łodki, a jeji ščoki byli čyrvoniêjšy, čym u horačci, i rodimka vystupała na ščociê, i diêd ne viêdav, što robiti, ale babka viêdała:

— Koli ja odyjdu, voźmeš našu Lenu!

Babka vmerła i diêd uziav Lenu, najmołodšu babčynu sestru. Vona dostavała diêdovi ono do hrudi. To vona skazała, što lubit diêda od małoho, koli vôn pryjšov do staršoji sestrê Hanny v divosnuby.

Diêd ne môh zabyti svojiê Hanny. Vona zjavlałasie jomu v snach i davała porady, i tyje porady byli dla diêda sviatyje. Koli vsio było pryhotovane do siêjania ovsa, vôn môh zrania zajaviti: — Siêjania ne bude! Šče vpade sniêh. Hanna mniê kazała.

Nerôdna babka Lena zajzdrôsno burmotała: — Hanna, Hanna, use tvoja Hanna!

Babka Hanna doradžuvała diêdovi z nebesnoji vysoty pry kupovani koni i porosiat, i babčyna ruka była tože v tôm, koli diêd jak odiny u vjosci hołosovav na centrystuv i raz na komunistyčnu partiju, bo jomu perestała smakovati borchavka socijałdemokratuv. Tôlko na nimećkich nacijonalistuv diêd ne hołosovav nikoli. To byli prusaki, i proti jich była naveť moja rôdna babka na nebesnuj vysotiê.

— Hanna, Hanna, use tvoja Hanna, — burmotała nerôdna babka. — Čy ž vona była takaja hoža?

— Vona była takaja hoža, jak ty je małaja, — odkazuvav diêd. Vôn ciêły čas odnosivsie do jijiê jak do mołodšoji sestrê svojiê žônki, z kotoroju treba było hovoryti jak z ditiatom i trochu dražnitisie.

Posli takoho odkazu babka Lena chodiła jakiś čas obražana i diviłasie na guziki diêdovoji kamizelki, koli jôj musovo było z jim pohovoryti, ale vona joho lubiła, i koli vôn rano siadav na nizkum prypičkovi, obchvatuvav hołovu rukami i divivsie pered sebe, vona robiłasie nespokôjnoju: — Tobiê štoś stałosie, Matviêju?

— Daj mniê spokuj, nini ročnicia Hanninoji smerti.

Tohdy nerôdna babka išła sobiê, burmočučy pud nosom: — Hanna, usio i vse joho Hanna!

[Pawlo]

На 20 минуте вроде песня на украинском, на 24 минуте точно украинская.

в этой украинской песне такое кондовое белорусское "ч" что аж икавизм перестаёшь замечать.

украинское и белорусское народно диалектное и литературное ч одинаковые

просто уже потом почему то среди носитеелй украинского сильнее рапсостранилось русское мягкое чь тогда как в Беларуси втердое ч сохранилось даже у многих русофонов

[Wolliger Mensch]

Что я его часто слышал от украинцев.

Я от украинцев чаще слышу нормальную общеразговорную русскую речь, даже без местного акцента. Какой мне вывод сделать из этого?

[LUTS]

Что я его часто слышал от украинцев.

Я от украинцев чаще слышу нормальную общеразговорную русскую речь, даже без местного акцента. Какой мне вывод сделать из этого?

А как они с вами должны говорить?

[Джереми]

Что я его часто слышал от украинцев.

Я от украинцев чаще слышу нормальную общеразговорную русскую речь, даже без местного акцента. Какой мне вывод сделать из этого?

Простой вывод - украинцы с Вами или в Вашем присутствии из уважения к Вам или другим русскоязычным говорят по-русски и к тому же очень хорошо. Но не следует делать вывод, что так они говорят везде и всюду и что они вприпрыжку побегут записываться в русскоязычные. Очень неверный вывод делают т.н. учёные в кубанских станицах и хуторах, когда на их обращение по-русски им отвечают по-русски или на суржике, что на этой "балачке" эти люди и говорят.

[Wolliger Mensch]

А как они с вами должны говорить?

Вы считаете, что человек может слышать речь других только тогда, когда другие именно с ним разговаривают?

[LUTS]

А как они с вами должны говорить?

Вы считаете, что человек может слышать речь других только тогда, когда другие именно с ним разговаривают?

Нет конечно. Я вас понял так.
А вообще правда. Суржик умирает, люди все чаще говорят на одном или другом более-менее литературном языке.

[Wolliger Mensch]

Я вас понял так.

Почему? Речь можно услышать и просто так. Я не говорю уже о бесконечных возможностях интернета.

[dragun97yu]

Что такое белорусское "ч"?

Видимо, слишком твёрдый [ч].

А слишком твёрдый [ч] - это как?

[LUTS]

Почему?

Ну тормозят порой люди...